Никого не будет в доме…

Эта статья входит в число готовых статей
Эта статья прошла проверку экспертом
Материал из «Знание.Вики»
Никого не будет в доме…
Никого не будет в доме…
Жанр Стихотворение, песня
Автор Борис Пастернак
Язык оригинала Русский
Дата написания 1931
Дата первой публикации 1931

«Никого́ не бу́дет в до́ме…» — стихотворение поэта Бориса Пастернака, написанное и опубликованное в журнале «Красная новь» в 1931 году. Даты сочинения была указана «VI, 31» (Июнь 1931 года), место — город Москва. В 1932 году вошло в сборник стихов «Второе рождение». В стихотворении отражены переживания Бориса Леонидовича из-за расставания с семьёй, и влюблённости к Зинаиде Нейгауз, его будущей жены. Стихотворение стало широко известным благодаря телефильму Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С лёгким паром!», где прозвучала сочинённая Микаэлом Таривердиевым и исполненная Сергеем Никитиным звуковая дорожка. Выход кинофильма в прокат вызвал рост интереса к поэзии и личности Пастернака среди населения.

История создания

Предыстория

Никого не будет в доме…

(Отрывок [1])
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проёме
Незадёрнутых гардин.
<…>
Но нежданно по портьере
Пробежит вторженья дрожь.
Тишину шагами меря,
Ты, как будущность, войдёшь.

Ты появишься у двери
В чём-то белом, без причуд,
В чём-то впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.

Стихотворение написано в период драматических перемен в жизни Бориса Пастернака. В 1929 году Пастернак познакомился с пианистом немецкого происхождения Генрихом Нейгаузом, его супругой Зинаидой, а также с их близкими друзьями[2]. Сразу после у поэта знакомства завязалась дружба с семейством, но со временем отношения между Пастернаком и Зинаидой Нейгауз перешли границу дружеских, что разрушило восьмилетний брак писателя с художницей Евгенией Лурье. По словам Нейгауз, влюблённость Пастернака проявилась во время возвращения с совместного дачного отдыха нескольких семей, включая Пастернаков и Нейгаузов, из Ирпени в Москву в сентябре 1930 года[3]. В декабре 1930 года поэт ушёл от жены[4]. Эволюция чувств прослеживается в переписке между Пастернаком и Нейгауз, в это время происходит смена стиля обращения к Зинаиде: в письме от 26 декабря 1930 года Борис Леонидович использует местоимение «Вы», но уже в письме, датированным 15 января 1931 года переходит уже на «ты», добавляя, что ему «страшно трудно существовать» без неё[5]. С этого момента, на протяжении двух лет между ними развивались отношения, которые иногда, по словам самого Пастернака, превращались в «му́ку»[6], и едва не окончились его самоубийством[4]. В 1932 году Пастернак и Нейгауз зарегистрировали официальный брак[7].

Зинаида повлияла на творчество Пастернака, его поэзия после знакомства с ней претерпела изменения: упростилась манера выражения, оставаясь «узнаваемо пастернаковской, изначально „сложной“», она одновременно с этим освободилась «от мучительной и ненужной сложности», упростились лексика, семантика и фонетика[8]. Несмотря на то, что как человек Пастернак изначально произвёл на Нейгауз сильное впечатление[9], его стихотворения казались ей непонятными[10], «трудно доступными для понимания»[9].

Публикации

Вскоре после написания стихотворение было опубликовано в журналах «Новый мир» и «Красная новь», а в 1932 году вошло в сборник «Второе рождение». Стихотворения сборника были написаны в разное время, некая их часть была посвящена бывшей жене писателя — Евгении Лурье, другая — Зинаиде Нейгауз[11]. По своему содержанию и временному периоду стихотворения составили семь циклов[11]. Наиболее ранний циклов весны 1931 года был подарен Пастернаком Зинаиде Нейгауз в тетради с автографом[12]. Открывало цикл стихотворение «Жизни ль мне хотелось слаще?..», третья строфа которого почти полностью совпадала с начальным четверостишием стихотворения «Никого не будет в доме…» (за исключением строки «Серый день в сквозном проёме», которая во втором случае была изменена на «Зимний день в сквозном проёме»)[12]. Во второй строфе Пастернак обращается к событиям того самого отъезда с дачи в Ирпене в сентябре 1930, когда Зинаида Нейгауз помогала ему в сборах[12]. Вопрос в заглавии «Жизни ль мне хотелось слаще?..», а также последние его строки: «Так и нам прощенье выйдет / Будем верить, жить и ждать», указывают на поиск обстоятельств, объясняющих его чувства к Зинаиде. В состав книги «Второе рождение» стихотворение не вошло.

В первой публикации стихотворения в журнале «Красная новь» строки несколько отличались от более позднего варианта: «И опять завертит мной» и «В чём-то впрямь из тех материй, / Из которых хлопья шьют» имели варианты соответственно: «И, крутясь, завертят мной» и «В чём-то тоньше тех материй, / Из которых зимы шьют»[13]. В составе сборника строки «И дела зимы иной» и «В чём-то впрямь из тех материй» имели варианты соответственно: «И печаль зимы иной» и «В чём-то тоньше тех материй»[13]. Но в каждом предложенном автором варианте стихотворение состоит из шести строф-четверостиший с перекрёстным видом рифмовки.

Адресат

Принято считать, что стихотворение было посвящено Зинаиде Нейгауз, в пользу этого говорит факт наличия в тексте четверостишия, совпадающего с частью стихотворения «Жизни ль мне хотелось слаще?..», хотя сам автор никаких указаний относительно адресата не делал. Евгений Борисович Пастернак и Евгения Владимировна Пастернак пришли к этому выводу сравнивая строки стихотворения с письмами, написанными Борисом Леонидовичем к Нейгауз примерно в этот же период — 9 июня 1931 года. В письме Пастернак писал: «… Как горько, что я никогда не сумею передать тебе всевытесняющую сногдоголовную прелесть твоего приближенья, ты разом с одного шага входишь, как свет»[14]. Эта часть письма перекликается со строками: «Но нежданно по портьере / Пробежит вторженья дрожь. / Тишину шагами меря, / Ты, как будущность, войдёшь»[1].

Однако есть и другое мнение. Филолог Наталья Фатеева предположила, что стих «Никого не будет в доме…» мог быть адресован Евгении Владимировне, первой жене Пастернака[15]. В пользу своей версии Фатеева приводила другое стихотворение — «Годами когда-нибудь в зале концертной…», с посвящением Евгении Лурье, следовавшее за стихотворением «Никого не будет в доме…» в книге «Второе рождение». Аргументом в пользу своей точки зрения Фатеева считала также то обстоятельство, что нотная строка начала Интермеццо Иоганнеса Брамса (op. 117, № 3), расположенная между второй и третьей строфами автографа «Жизни ль мне хотелось слаще?..», непосредственно перед строкой «Никого не будет в доме», также «приводит» к стихотворению «Годами когда-нибудь в зале концертной…», в котором упомянуто указанное Интермеццо. К этой же точке зрения исследователя приводили некоторые лексико-грамматические особенности текста «Никого не будет в доме…»[15].

Художественные особенности

Интерпретация Дмитрия Быкова

Дмитрий Быков, один из самых известных биографов Пастернака, обращает внимание на то, что это стихотворение написано как четырёхстопный хорей, хотя к этому размеру поэт обращался считаные разы[16]. В соответствии с этим биограф определяет «Никого не будет в доме…» стихотворением «редкой праздничности и свежести», в котором «всё устремлено в будущее», и которое «написано в будущем времени»[16]. По мнению Быкова, это будущее празднично и таинственно, как новая жизнь, начатая «как с чистого листа», вместе с её предвкушением и загадкой. В этом стихотворении передаётся особенное отношение Бориса Пастернак к Новому году[16].

Первыми двумя строфами поэт рисуют «великолепную в своём лаконизме картину — белизну, тишину, ещё и усугублённую мягкостью снегопада, всегда приглушающего звуки», которая подготавливает к сказочному, волшебному явлению чуда[16]. В третьей и четвёртой строфах, вслед за тишиной снегопада, к лирическому герою приходят грустные, ностальгические мысли: «Прошлогоднее унынье / И дела зимы иной». По предположению Быкова, в этой части стихотворения поэт вспоминает не только незадавшийся первый брак, закончившийся разрывом, но и тяжёлое послереволюционное время — зимы 1918-го и 1919-го годов «с их отчаянием и скудостью», «холодом и хаосом»[17]. Это подтверждает словосочетание «голод дровяной», который на самом деле пережил автор, довольствуясь тем, что получал «ничтожный паёк или копеечный заработок», необходимый для существования[18].

В комментариях к стихотворению Е. Б. Пастернак и Е. В. Пастернак отмечают, что строки четвёртой строфы «И окно по крестовине / Сдавит голод дровяной», достоверно описывает заледеневание оконного стекла, которое начиная от переплёта и движется к середине, в случае недостаточной топки печи[13], что неоднократно наблюдал Борис Пастернак в послереволюционные зимы . Однако, в третьей и четвёртой строфах стихотворения, предполагал Быков, может указываться и на события зимы 1926 года, когда отец Пастернака, Леонид Осипович, переписывался с немецким поэтом Райнером Рильке — одним из классиков западноевропейского модернизма. Пастернак, с его слов, тогда был поражён фактом его поэтической известности в Европе[19], а также высокой оценкой его стихотворений как «очень хороших» самим Рильке[20].

В последних двух строфах, вместе с долгожданным появлением возлюбленной, уныние лирического героя исчезает. Быков акцентировал внимание на двух чертах облика этой возлюбленной: простоте и «природности»[21]. Словосочетание «без причуд» как одна из характеристик её одеяния, демонстрируя упрощение поэтического языка Пастернака, по Быкову, «потом повторится — довольно неуклюже, почти по Фрейду» и в другом стихотворении, включённом в книгу «Второе рождение»: «Любить иных — тяжёлый крест, / А ты прекрасна без извилин»[21]. Вообще восприятие действительности через призму простоты у Пастернака надолго станет главным лейтмотивом всех обращений к теме новой реальности[21]. В частности, и революция для него будет таким же «органичным и упрощающим явлением — по крайней мере, в его собственной авторской мифологии»[21].

Интерпретация Натальи Фатеевой

По мнению Натальи Фатеевой, во «Втором рождении» для лирического героя Пастернака открылась возможность нового «преображения»[15]. При этом сама последовательность стихотворений в книге, в которых задавалась «энергия бега», «одухотворяющего» движения к этому преображению, с точки зрения исследователя, являлась значимой. Так, в открывающем книгу стихотворении «Волны» начинался первый круг бега, отражавший уже «испытанное» в предшествующей жизни и творчестве. Стихотворение «Никого не будет в доме…» открывало новый круг этого бега — круг вторженья: строка «Но нежданно по портьере / Пробежит вторженья дрожь», как считает Фатеева, чётко делит стихотворение на две части[15]. В первой его части вследствие доминирования слов с отрицательными префиксами и частицами «не» и «ни», преобладает «семантика „отрицания“ и „неопределённости“, и даже „унынья“ на фоне снега и инея (три слова с этой семантикой открывают стиховые ряды: „никого“, „незадёрнутых“, „неотпущенной“)»[15].

Смена этих состояний подготавливается в строке «Но нежданно по портьере». Фатеева обращает внимание на лексему «портьера» — занавес, отмечая, что у Пастернака он всегда являлся посредником в его диалоге с «высшими силами»: так, во фрагментах о Реликвимини Пастернак писал, что «одухотворение» входит во все предметы и явления, лишь стоит «потянуть шнур» занавеса, «свивающий с границы неодушевлённого»[15]. В звуковом составе следующей строки стихотворения — «Пробежит вторженья дрожь» — закодирована семантика глагола «пробежать», то есть «быстро, бегом переместиться», «прозвучать, быстро распространяясь». Этими звуками, «которые бегут, как раз оказываются звуки заглавия книги „Второе рождение“: „вторженья дрожь“ / „второе рождение“»[15]. Таким образом, заключает исследователь, представления о функциях «занавеса» и «бега» у Пастернака «подобны, смежны и взаимозаменимы»: если занавес — это «материальное воплощение контакта (внешнего и внутреннего)», то бег — его кинетическое воплощение, «способ касания, передачи энергии, чаще всего с эффектом моментальности действия»[15].

Строка «Тишину шагами меря», по Фатеевой, демонстрирует идею поэта о шагах как переходе к бегу и «второму рождению». Анализируя особенности воплощения этой идеи в других произведениях Пастернака (в частности, в поэме «Девятьсот пятый год» — «О, куда мне бежать / От шагов моего божества!»), исследователь приходит к выводу, что под субъектом, появляющимся в стихотворении, следует понимать «божественное» существо, а образ «белых материй», в котором оно появляется, нужно воспринимать в библейском контексте, контексте преображения[15]. Принятое представление об этом субъекте как о женщине, как считает Фатеева, не противоречит её точке зрения, поскольку «как объяснил Пастернак в романе „Доктор Живаго“, для него триединство Бога, Женщины и Личности неделимо»[15].

Другие интерпретации

Е. Б. Пастернак проводил сопоставление «центрального момента появления героини в комнате» в стихотворении «Никого не будет в доме…» с аналогичным появлением героини романа «Доктор Живаго» Ларисы Фёдоровны, которое словами другого персонажа этого произведения — комиссара Павла Антипова — описано схожим образом: «Когда она входила в комнату, точно окно распахивалось, комната наполнялась светом и воздухом»[22].

И. Бурков обращался к стихотворению «Никого не будет в доме…» для иллюстрации тезиса о том, каким образом через грамматическое совмещение временных планов художественного текста реализуется мотив «родства с человечеством» лирического героя Пастернака. Этот мотив заключается в том, что герой, в процессе непосредственного или опосредованного (через культуру) общения с возлюбленной, друзьями и «творцами, достигшими бессмертия в мировой культуре», осознаёт своё «кровное родство <…> с человечеством во всей его истории»[23]. В результате он «обретает творческую мощь и включается в совместную работу человечества по одухотворению и пересозданию мира»[24]. На уровне стихотворной формы мотив выражается, в том числе, в преодолении линейного течения времени. Частое употребление предикатов, создающих эффект нелокализованности действия во времени, в сочетании с необходимым количеством лексем повторяемости этого действия: «И опять зачертит иней, / И опять завертит мной / Прошлогоднее унынье / И дела зимы иной», приводят к совмещению сразу нескольких временных планов текста стихотворения[25].

Яков Гин рассматривал применение Пастернаком приёма олицетворения в тексте стихотворения «Никого не будет в доме…» как один из примеров исследования динамики лиц (направлений переключения лиц) в лирической речи XX века. Так, используемое Пастернаком переключение типа «3 лицо → 2 лицо», когда об одном и том же предмете говорится вначале в третьем, а затем во втором лице, Гин характеризует как свойственное именно лирике и наиболее часто встречающееся в ней[26]. Соглашаясь с тезисом, что такой тип переключения в большинстве случаев представляет собой переход неодушевлённых предметов, абстрактных понятий и других «условных адресатов» из пространства внешнего мира в пространство мира внутреннего, Гин определяет этот тип как парадигматический сдвиг, переводимый в план синтагматики[27]. Подобной синтагматизации подвергается и олицетворение, содержащееся в строках «Никого не будет в доме, / Кроме сумерек…», где порядок слов и граница стиха максимально актуализируют последовательность персонификации, а мир «кто» постепенно расширяется за счёт сужения мира «что»[28]. Далее по тексту, замечал Гин, этот антропоморфизм продолжит расширяться: «Только крыши, снег и, кроме / Крыш и снега, — никого»[28]. Последние строки, а также самое первое предложение стихотворения «Никого не будет в доме, / Кроме сумерек» Е. Локтев приводил в пример отрицательных генитивных предложений с местоимением «никого» как средством выражения отрицательного компонента[29]. Семантика такого типа предложений в данном случае это не просто констатация отсутствия предметов, явлений, их признаков, а в большей степени характеристика состояния окружающей среды, обусловленного данным отсутствием[30].

В культуре

«Ирония судьбы»

В 1975 году режиссёром Эльдаром Рязановым, при съёмке «Иронии судьбы», были выбраны стихи советских поэтов, песни на которые должны были составить музыкальное сопровождение фильма. Среди отобранных восьми было и стихотворение «Никого не будет в доме…». Рязанов предложил написать музыку на них нескольким композиторам, но в конечном итоге он отдал предпочтение Микаэлу Таривердиеву, который и сочинил музыку ко всем прозвучавшим в фильме песням[31]. Режиссёру понравилось звучание стихов в жанре романса. Стихотворение «Никого не будет в доме…» в фильме прозвучало без четвёртого четверостишья, но из-за повтора последнего четверостишья их общее количество осталось неизменным.

Композитор назвал текст Пастернака «нежными стихами», звучащими «на фоне преследования жёсткой дамой скромного интеллигентного врача», и счёл это «резким контрапунктом с тем, что происходит на экране, даже вступает в противоречие», но в последующем, по мнению Таривердиева, контраст происходящего на экране и музыки постепенно стирается[32]. В свою очередь Рязанов считал, что все мелодии Таривердиева контрастировали с ходом фильма, придавая ему «своеобразную стереоскопию, оттенив смешное грустью и лирикой»[33].

Внешние видеофайлы
«Никого не будет в доме» (песня) — Отрывок из телефильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» на YouTube

Исполнителем песен, в том числе на стих «Никого не будет в доме», был Сергей Никитин, поющий под гитарный аккомпанемент. В 1976 году песни, прозвучавшие в «Иронии судьбы», были изданы на второй стороне долгоиграющей пластинки Таривердиева «Музыка из кинофильмов „Ольга Сергеевна“, „Ирония судьбы“»[34].

После выхода фильма на экраны, стихотворение «Никого не будет в доме…» в сознании советских граждан стало прочно ассоциироваться с этим телефильмом. А стихи Пастернака, которые были непопулярным из-за нескольких десятилетий бойкота творчества писателя в советской стране вновь вызвали интерес и нашли читателей[35].

На телевидении и эстраде

Внешние видеофайлы
«Никого не будет в доме…» (стихотворение) — Отрывок из телеспектакля «О времени и о себе» на YouTube

Стихотворение прозвучало в телевизионных концертах и спектаклях «Зимний этюд» (1980), «О времени и о себе» (1986) и других. Его читал советский драматург и театральный режиссёр Евгений Симонов.

С конца 1970-х годов Сергей Никитин исполнял песню «Никого не будет в доме» на концертах и в телепередачах. С 1980 года после начала сотрудничества Таривердиева с музыкантами из трио «Меридиан» репертуар коллектива также пополнился этой песней. В 2006 году Сергей Трофимов записал собственную версию «Никого не будет в доме» для трибьют-альбома «Семнадцать мгновений судьбы», выход которого был приурочен к 75-летию Микаэла Таривердиева[36]. В 2016 году на съёмках музыкальной программы «Киношоу» телеканала НТВ песню исполнил Алексей Воробьёв.

В 2016 году была издана книга мемуаров театрального художника и сценографа Бориса Мессерера «Промельк Беллы. Романтическая хроника», содержавшая воспоминания автора, в том числе о второй жене — поэтессе Белле Ахмадулиной. Помещённая в название этой книги лексема «промельк» использована Пастернаком во второй строфе стихотворения «Никого не будет в доме…»: «Только белых мокрых комьев / Быстрый промельк маховой». Семантика названия книги, по мнению филолога Е. Подшиваловой, отражает, кроме прочего, поэтическую «встречу» Пастернака и Ахмадулиной[37]. Подшивалова обращалась к известному факту приглашения Пастернаком Ахмадулиной в гости на его писательскую дачу в Переделкине, так и не принятому последней («Я не пришла ни завтра, ни потом», — позже напишет Ахмадулина в стихотворении «Памяти Бориса Пастернака»). «Надмирная» встреча обоих поэтов, уточняла Подшивалова, состоялась всё-таки дважды — в книге Мессерера и в телефильме Рязанова «Ирония судьбы».

Стихотворение включено в образовательную программу для средней школы. В подразделе о Борисе Пастернаке российского учебника литературы для седьмого класса, изданного в 2016 году, содержится краткий анализ текста «Никого не будет в доме…», сфокусированный на специфике использования поэтом эстетики цвета. Так, если в начале стихотворения белый проём окна, по мнению авторов пособия, вызывает «острое чувство одиночества», за которым наступает «прошлогоднее унынье», а строки «И окно по крестовине / Сдавит голод дровяной» звучат «совсем трагически», то в конце — «нежданно» всё изменяется, и «совсем по-другому звучит белый цвет»[38].

Ссылки

  1. ↑ 1,0 1,1 Пастернак. Т. 2, 2005, с. 74.
  2. ↑ Пастернак Б. Л. Полное собрание сочинений в одиннадцати томах. — М.: СЛОВО/SLOVO, 2005. — Т. 11. — С. 184. — 824 с.
  3. ↑ Пастернак. Т. 2, 2005, с. 465.
  4. ↑ 4,0 4,1 Пастернак. Т. 11, 2005, с. 786.
  5. ↑ Пастернак Б. Л. Полное собрание сочинений в одиннадцати томах. — М.: СЛОВО/SLOVO, 2005. — Т. 8. — С. 473—477. — 768 с.
  6. ↑ Пастернак. Т. 8, 2005, с. 580.
  7. ↑ Письма, 2010, с. 278.
  8. ↑ Жолковский А. К. Грамматика простоты // Звезда. — 2013. — № 8. — С. 219—227.
  9. ↑ 9,0 9,1 Письма, 2010, с. 260.
  10. ↑ Пастернак. Т. 11, 2005, с. 184.
  11. ↑ 11,0 11,1 Пастернак. Т. 2, 2005, с. 382.
  12. ↑ 12,0 12,1 12,2 Пастернак. Т. 2, 2005, с. 464.
  13. ↑ 13,0 13,1 13,2 Пастернак. Т. 2, 2005, с. 391.
  14. ↑ Пастернак. Т. 8, 2005, с. 528.
  15. ↑ 15,0 15,1 15,2 15,3 15,4 15,5 15,6 15,7 15,8 15,9 Фатеева Н. А. О неявной грамматике поэтического текста (на материале поэзии Б. Пастернака) // Die Welt der Slaven. — München, 2000. — Jg. XLV. — рр. 201—220. Справочно-информационный портал Gramota.ru. Дата обращения: 9 сентября 2023.
  16. ↑ 16,0 16,1 16,2 16,3 Быков Д. Л. Борис Пастернак. — М.: Молодая гвардия, 2008. — 892 с.
  17. ↑ Быков, 2008, с. 180.
  18. ↑ Быков, 2008, с. 174.
  19. ↑ Пастернак Б. Л. Полное собрание сочинений в одиннадцати томах. — М.: СЛОВО/SLOVO, 2005. — Т. 7. — С. 648. — 824 с.
  20. ↑ Рильке Р. М., Пастернак Б., Цветаева М. Письма 1926 года. — М.: Книга, 1990. — С. 47—48. — 255 с.
  21. ↑ 21,0 21,1 21,2 21,3 Быков, 2008, с. 419.
  22. ↑ Пастернак Е. Б. Борис Пастернак. Биография. — М.: Цитадель, 1997. — С. 728.
  23. ↑ Бурков И. А. Мотив «родства с человечеством» в лирике Б. Л. Пастернака (на материале книги «Второе рождение») // Вестник Омского Университета. — Омск, 2012. — № 3. — С. 174—179. — 179 с.
  24. ↑ Бурков, 2012, с. 179.
  25. ↑ Бурков, 2012, с. 178.
  26. ↑ Гин Я. И. Поэтика грамматической категории лица в русской лирике // Проблемы исторической поэтики. — Петрозаводск, 1992. — № 2. — С. 85—93. — 86 с.
  27. ↑ Гин, 1992, с. 90—91.
  28. ↑ 28,0 28,1 Гин, 1992, с. 91.
  29. ↑ Локтев Е. В. Отрицательные генитивные предложения в современном русском языке // Вестник Череповецкого государственного университета. — Череповецк, 2013. — № 4. Т. 2. — С. 76—78. — 77 с.
  30. ↑ Локтев, 2013, с. 76.
  31. ↑ Таривердиев М. Л. Я просто живу. «Впереди, мне казалось, меня ждёт только радость…». — М.: ВАГРИУС, 1997. — С. 320. — 127 с.
  32. ↑ Таривердиев, 1997, с. 128.
  33. ↑ Рязанов Э. А. Неподведённые итоги. — М.: ВАГРИУС, 1997. — С. 504. — 209 с.
  34. ↑ Сведения о релизах пластинки Микаэла Таривердиева «Музыка из кинофильмов „Ольга Сергеевна“, „Ирония Судьбы“». Discogs.com. Дата обращения: 29 августа 2023.
  35. ↑ Альперина С. Киносказочник // Российская газета — Неделя. — 2017. — 18 нояб. (№ 260).
  36. ↑ Барабанов Б. Диски за неделю // Коммерсант. — 2006. — 19 окт. (№ 196). — С. 22.
  37. ↑ Подшивалова Е. А. Не только Белла // Вестник Удмуртского университета. Серия «История и филология». — Ижевск, 2016. — № 26. Вып. 6. — С. 134—138. — 138 с.
  38. ↑ Коровина В. Я., Журавлев В. П., Коровин В. И. Литература 7 класс. Часть 2. Учебник для общеобразовательных организаций. — М.: Просвещение, 2016. — С. 319. — 145 с.

Литература

  • Быков Д. Л. Борис Пастернак. — М.: Молодая гвардия, 2008. — 892 с.
  • Пастернак Б. Л. Полное собрание сочинений в одиннадцати томах. — М.: СЛОВО/SLOVO, 2005. — Т. 2. — 528 с.
  • Пастернак Б. Л., Пастернак З. Н. Второе рождение. Письма к З. Н. Пастернак. Воспоминания. — М.: Дом-музей Бориса Пастернака, 2010. — 480 с.


Источник — https://znanierussia.ru/articles/index.php?title=Никого_не_будет_в_доме…&oldid=979923