Вий (повесть)

Вий
Вий
Жанр	повесть
Автор	Николай Гоголь
Язык оригинала	русский
Дата написания	1833 год
Дата первой публикации	1835 год в сборнике «Миргород»

«Вий» — повесть Николая Васильевича Гоголя написанная им в 1833 году, название пошло от одноимённого персонажа из преисподней в славянской демонологии. Первая русская книга написанная в жанре «хоррор». Впервые опубликована в 1835 году во втором сборнике «Миргорода».

Предыстория

Повесть повесть Николая Васильевича Гоголя написанная им в 1833 году, название пошло от одноимённого персонажа из преисподней в славянской демонологии; имя фантастического подземного духа, было придумано Гоголем в результате контаминации имени властителя преисподней в украинской мифологии «железного Ния» и украинских слов «вия» — ресница и «повико» — веко, отсюда и длинные веки гоголевского персонажа. Первая русская книга написанная в жанре «хоррор». Впервые опубликована в 1835 году во втором сборнике «Миргорода». В 1842 году при переиздании в составе собрания сочинений повесть была существенно переработана. Виссарион Белинский в 1846 году в связи с переводом пяти повестей Гоголя на французский язык, изданных французским писателем Луи Виардо писал: «Что теперь скажут на это некоторые из наших quasi критиков, которые в сочинениях Гоголя не хотели видеть ничего, кроме грязи?». В 1873 году повесть вошла в сборник «Полное собрание сочинений в четырёх томах. В двух книгах» типографии А. И. Мамонтова; в 1880 году вошла в сборник «Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород» типографии Т. И. Гагена; в 1893 году вошла в том первый сборника «Сочинения Николая Гоголя в пяти томах» издательства А. Ф. Маркса; в 1899 году вошла в «Полное собрание сочинений в одном томе» «издательства Вольфа». В последующем эта повесть была переведена на английский, французский, итальянский, польский, украинский и сербохорватский языки.

Основные персонажи

• Вий — славянское демоническое существо с веками до земли;
• Хома Брут — семинарист и философ нрава весёлого; читал три ночи молитвы над умершей панночкой-ведьмой;
• Панночка — ведьма, дочь сотника, над её умершим телом Хома читал молитвы;
• Сотник — богач, престарелый отец панночки-ведьмы;
• Халява — богослов и звонарь, приятель Хомы;
• Тиберий Горобець — ритор и философ, приятель Хомы.

Сюжет

Микешин О. М.: Ведьма на Хоме Бруте, конец XIX века

Микешин О. М.: Иллюстрация к «Вию» Гоголя

Гоголь: Вий: иллюстрированное издание. 1912

Самым торжественным событием для киевской семинарии были каникулы, когда всех семинаристов распускали по домам. Бурсаки шли толпой по дороге, постепенно разбредаясь в стороны. Отправились на каникулы три ученика киевской бурсы: богослов Халява, философ Хома Брут и ритор Тиберий Горобець. По дороге они заплутали в темноте и попросились на ночлег к старухе в отдалённом хуторе. Один из учеников, Хома Брут, по странной воле старухи-хозяйки получил место для ночлега в хлеву. Философ Хома собирался уже спать, как к нему вошла хозяйка. Её глаза горели «каким-то необыкновенным блеском». Хома понял, что не может пошевелиться. Старуха же вскочила на спину философу, «ударила его метлой по боку, и он, подпрыгивая, как верховой конь, понес её на плечах своих». Хома понял, что старуха является ведьмой. Хома стал читать молитвы и заклятья против духов, и начал замечать что чары ведьмы слабеют. Одна из молитв помогла ему освободиться. Хома сам вскочил верхом на старуху и стал погонять её, охаживая поленом. К утру чары окончательно развеялись, и ведьма превратилась в прекрасную панночку, в полном изнеможении упавшую на землю. «Затрепетал, как древесный лист, Хома» и пустился бежать во весь дух в Киев где решил не заниматься репетиторством и провести каникулы в пустом общежитии семинарии. Распространились слухи, что дочь богатого сотника вернулась домой вся избитая и перед смертью «изъявила желание, чтобы отходную по ней и молитвы» три дня читал киевский семинарист Хома Брут. За философом прямо в семинарию прислали экипаж и шесть козаков. По приезду Хому сразу отвели к сотнику. На расспросы пана философ ответил, что не знает ни его дочь, ни причин такой её воли. Сотник показал философу умершую. Брут к своему ужасу понял, что это была та самая ведьма, которую он убил. Три ночи Хома читал молитвы. В первую ночь труп выбрался из гроба и стал искать Хому. Догадливый бурсак очертил вокруг себя круг мелом на полу и нечистая сила ничего не могла с ним сделать. После этого ведьма пыталась прорваться через круг, оберегавший Хому, в гробу, на котором она летала по церкви. Умершая начала произносить какие-то страшные слова и Хома понял, что она творила заклинания. По церкви пошел ветер, и что-то забилось в стекла церковных окон, пыталось попасть внутрь. Наконец вдали послышался крик петуха и все прекратилось. Вошедшие сменить философа нашли его едва живого, за ночь Хома весь поседел. Брут попросил у сотника разрешения не идти в церковь на третью ночь, но пан ему пригрозил и распорядился продолжать. На третью ночь придя в церковь, Хома снова очертил круг и начал читать молитвы. Вдруг в тишине железная крышка гроба с треском лопнула. Умершая поднялась и начала читать заклинания. «Вихорь поднялся по церкви, попадали на землю иконы», двери сорвались с петель, и в церковь влетела «несметная сила чудовищ». По призыву ведьмы в церковь вошел «приземистый, дюжий, косолапый человек», весь в чёрной земле и с железным лицом. Его длинные веки были опущены до самой земли. Вий сказал: «Подымите мне веки: не вижу!» Внутренний голос шепнул философу не смотреть, но Хома глянул. Вий тут же закричал: «Вот он!» и указал на философа железным пальцем. Вся нечисть бросилась на Брута. «Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха». Раздался второй петушиный крик, первый нечисть прослушала. Духи бросились убегать, но не смогли выбраться. Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом и сорняками, и никто не найдет теперь к ней дороги. Хома Брут погиб перед последним голосом петуха, означавшего начало дня… Слухи о случившемся дошли до Киева. Халява и Горобець пошли помянуть душу Хомы в шинок. Во время беседы Горобець высказался, что Хома пропал оттого, что побоялся а если бы не боялся всё обошлось бы.

Оценка и критика

Литературный критик Виссарион Белинский в 1835 году в своей статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» в журнале «Телескоп» писал: «…Картины малороссийских нравов, описание бурсы… портреты бурсаков и особенно этого философа Хомы, философа не по одному классу семинарии, но философа по духу, по характеру, по взгляду на жизнь. О, несравненный Dominus Хома! как ты велик в своем стоистическом равнодушии ко всему земному, кроме горелки! Ты натерпелся горя и страху, ты чуть не попался в когти чертям, но ты все забываешь за широкою и глубокою ендовою, на дне которой схоронена твоя храбрость и твоя философия; ты на вопрос о виденных тобою страстях машешь рукою и говоришь: „Много на свете всякой дряни водится!“, у тебя половина головы поседела в одну ночь, а ты оттопываешь трепака, да так, что добрые люди, смотря на тебя, плюют и восклицают: „Вот это как долго танцует человек!“ Пусть судит всякий, как хочет, а по мне, так философ Хома стоит философа Сковороды! Потом помните ли вы невольное путешествие философа Хомы, помните ли попойку в шинке, этого Дороша, который, нагрузившись пенником, вдруг захотел узнать, непременно узнать, чему учат в бурсе (шуточное дело!), этого резонера, который божился, что „все должно оставить так, как есть, что Бог знает, как нужно“, и, наконец, этого казака с седыми усами, который рыдал о том, что остался круглым сиротою… А эти поучительные беседы на кухне, где „обыкновенно говорилось обо всем: и о том, кто пошил себе новые шаровары, и что находится внутри земли, и кто видел волка“? А суждения этих умных голов о чудесах в природе? А портрет пана сотника, и кто перечтет?.. Нет, несмотря на неудачу в фантастическом, эта повесть есть дивное создание. Но и фантастическое в ней слабо только в описании привидений, а чтения Хомы в церкви, восстание красавицы, явление Вия бесподобны».

Писатель Фаддей Булгарин в газете «Северная пчела» опубликовал письмо публициста Николая Греча из Парижа, в котором тот предъявил к содержанию повести Гоголя упрёк в искажении русской действительности: «В каком странном виде представлено в ней одно из полезнейших и важнейших учебных заведений России, в котором образовались многие, не только достойные уважения, но и действительно великие люди. Мы видим в этих картинах забавную карикатуру, а иностранцы принимают всё это за чистые деньги»

Литературный критик Аполлон Григорьев в 1847 году в своей статье «Гоголь и его последняя книга» писал что «Вий» и Гоголя: «вся природа его страны говорит с ним шелестом трав и листьев в прозрачную летнюю ночь, и где между тем в тоске безысходной, в замирании сердца мчащегося с ведьмою по бесконечной степи философа Хомы слышится невольно тоска самого художника, переходящая и на читателя».

Поэт и драматург Иннокентий Анненский указывал, что «серьезность» изображения в «Вии» сверхъестественной реальности обуславливает и необходимый для завершения сюжета трагический финал повести: «Смерть Хомы есть необходимый конец рассказа — заставьте его проснуться от пьяного сна, вы уничтожите все художественное значение рассказа».

Филолог и религиозный мыслитель Алексей Лосев в 1929 году в своей работе «Диалектика мифа» использовал образы «Вия» для иллюстрации противоположности мифологии и метафизики: "Я приведу замечательный пример одного мифического изображения; и мы на нем должны убедиться, что мифология очень мало имеет общего с метафизикой. Это — похождения философа Хомы Брута в гоголевском «Вие». Некая «бабуся» с страшным блеском глаза приближается к Хоме. «Философ хотел оттолкнуть её руками, но, к удивлению, заметил, что руки его не могут приподняться, ноги не двигались; и он с ужасом увидел, что даже голос не звучал из уст его: слова без звука шевелились на губах. Он слышал только, как билось его сердце; он видел, как старуха подошла к нему, сложила ему руки, нагнула ему голову, вскочила с быстротою кошки к нему на спину, ударила его метлою по боку, и он, подпрыгивая, как верховой конь, понес её на плечах. Все это случилось так быстро, что философ едва мог опомниться и схватить обеими руками себя за колени, желая удержать ноги, но они, к величайшему изумлению его, подымались против воли и производили скачки быстрее черкесского скакуна. Когда уже минули они хутор и перед ними открылась ровная лощина, а в стороне потянулся чёрный, как уголь, лес, тогда только сказал он сам себе: „Эге, да это ведьма!“ Он чувствовал какое-то томительное, неприятное и вместе сладкое чувство, подступавшее к его сердцу». Далее ему видится какая-то русалка. «Она оборотилась к нему, — и вот её лицо, с глазами светлыми, сверкающими, острыми, с пеньем, вторгавшимся в душу, уже приближалось к нему, уже было на поверхности и, задрожав сверкающим смехом, удалялось: и вот она опрокинулась на спину, — и облачные перси её, матовые как фарфор, непокрытый глазурью, просвечивали перед солнцем по краям своей белой эластически-нежной окружности. Вода в виде маленьких пузырьков, как бисер, осыпала их. Она вся дрожит и смеется в воде… Видит ли он это или не видит? Наяву ли это или снится? Но там что? Ветер или музыка? Звенит, звенит и вьется и подступает и вонзается в душу какою-то нестерпимою трелью. Что это? думал философ Хома Брут, глядя вниз, несясь во всю прыть. Пот катился с него градом. Он чувствовал бесовски-сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то томительно-страшное наслаждение. Ему часто казалось, что будто сердца уже вовсе не было у него, и он со страхом хватался за него рукою». Гоголь проявляет во всем этом отрывке не просто поэтическую, но именно мифическую интуицию, давая гениальным образом целую гамму мифических настроений. И мы прекрасно понимаем, что это экстатическое состояние, доводящее до сердечного припадка и до мистически-сексуального бреда, очень мало имеет общего с метафизикой, которая тоже как-то говорит о «сверхчувственном», но которая не имеет и следа этих реальных, этих чувственных, часто почти животных аффектов"

Писатель и литературный критик Александр Воронский в 1934 году в своей книге «Гоголь» писал: "В «Вии» «милая чувственность», земное, «существенное» ведет борьбу со смертными очарованиями, с темными душевными наслаждениями, стремящими вихрем, с погибельным миром, но таящим «неизъяснимые наслажденья». Хома Брут так же общечеловечен и в то же время национален, как Чичиков, Хлестаков, как Манилов, Петух. Самое характерное в нём — именно это соединение полной заурядности, утробности, незадачливости со способностью переживать болезненно-мечтательные обольщения… Бурсак околдован пронзительной красотой мертвячки-панночки, и в то же время он ищет натурально-физического удовлетворения своих страстей: он не брезгует вдовой-торговкой, пристает к молодкам. Там нездешние, томительные и сладкие очарования, здесь грубое и простое влечение. У Хомы Брута физическая и психическая стороны половой жизни резко разобщены. Чувственное влечение не совпадает с высшими психическими состояниями. Когда у людей наблюдается подобное разобщение, не только половая, но и вся материальная жизнь представляется низменной, грязной, грешной, а высшая духовная жизнь — отрешенной от всего земного, вещественного. Не осложнились ли «страшные перевороты» в жизни Гоголя какими-то интимными, половыми происшествиями?! Это весьма вероятно".

Писатель Алексей Ремизов в 1954 году в своей книге «Огонь вещей» отмечал: «Нигде так откровенно, только в „Вии“ Гоголь прибегает к своему излюбленному приему: „с пьяных глаз“ или напустить туман, напоив нечистым зельем. Да как же иначе показать скрытые от трезвых те самые „клочки и обрывки“ другого мира, о которых расскажет в исступлении горячки Достоевский. И нигде, только в „Вии“ с такой нескрытой насмешкой над умными дураками применяет Гоголь и другой любимый прием: опорочить источники своих чудесных откровений. „Но разве вы, разумные, — говорит он, подмигивая лукаво, — можете поверить такому вздору?“ А простодушным, этим доверчивым дуракам, прямо: „Чего пугаться, не верьте, все это выдумка глупых баб да заведомого брехуна“. Или ничего не говоря, представляет своих действующих лиц в таком виде, когда все, что угодно, покажется: философ натощак сожрал карася — а затем следует волшебная скачка и полет над водой, а все видения философа в церкви у гроба Панночки — „с пьяных глаз“».

Литературовед и богослов Михаил Дунаев отметил что: «Вий» начинается с такого сурового реализма в описании семинарских и бурсацких нравов, что невольно начинают мерещиться более поздние сатиры Помяловского. Гоголь показывает разрушение самих основ веры: ведь он описывает будущих духовных пастырей православного народа".

На экране

• 1909 год — «Вий» (Российская империя): режиссёр Василий Гончаров
• 1916 год — «Вий» (Российская империя): режиссёр Владислав Старевич
• 1967 год — «Вий» (СССР): режиссёры Георгий Кропачёв и Константин Ершов

Литература

• Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: [В 14 т.] / АН СССР; Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Гл. ред. Н. Л. Мещеряков; Ред.: В. В. Гиппиус (зам. гл. ред.), В. А. Десницкий, В. Я. Кирпотин, Н. Л. Мещеряков, Н. К. Пиксанов, Б. М. Эйхенбаум. — [М.; Л.]: Изд-во АН СССР, 1937—1952
• Гоголь Н. В. Собрание сочинений: В 6 т. / Под общ. ред. С. И. Машинского [и др.]. — Москва : Гослитиздат, 1959.
• Петербургские повести / Н. В. Гоголь; [Вступит. статья С. Г. Бочарова. — Москва : Правда, 1981. — 206 с
• Вий: повести / Николай Гоголь. — Москва : Мартин, 2018. — 430 с. — ISBN 978-5-8475-1071-4