Записки из подполья

Записки из подполья
Записки из подполья
Жанр	повесть
Автор	Фёдор Достоевский
Язык оригинала	русский
Дата написания	1864 год
Дата первой публикации	1864 год (в журнале «Эпоха»)

Записки из подполья — девятая повесть Фёдора Михайловича Достоевского написанная им в январе—мае 1864 году и впервые напечатана в этом же году в журнале «Эпоха». Впервые опубликовано отдельным изданием в типографии Ф. Т. Стелловского.

Предыстория

Девятая повесть Фёдора Михайловича Достоевского написанная им в январе — мае 1864 году и впервые опубликованная в этом же году в журнале «Эпоха». 20 марта 1864 года Достоевский писал своему брату, драматургу Михаилу Достоевскому: «Сел за работу, за повесть. Стараюсь её с плеч долой как можно скорей, а вместе с тем, чтоб и получше вышла. Гораздо трудней её писать, чем я думал. А между тем непременно надо, чтоб она была хороша, самому мне это надобно. По тону своему она слишком странная и тон резок и дик; может не понравиться; следовательно, надобно, чтоб поэзия все смягчила и вынесла». Впервые опубликовано отдельным изданием в типографии Ф. Т. Стелловского. В 1887 году повесть вышла отдельным изданием в издательстве А. С. Суворина; 1888 году вышла в третьем томе сборника «Полное собрание сочинений в 12 томах» «Типографии братьев Пантелеевых»; в 1894 году повесть вышла в сборнике «Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 12 томах» издательства А. Ф. Маркса. Своей повестью Достоевский продолжил художественную разработку собственного идеологического направления — почвенничества, обозначенного в «Записках из Мёртвого дома» и в программных статьях «Времени».

Сюжет

Герой повести, автор записок, это коллежский асессор, недавно вышедший в отставку по получении небольшого наследства. Сейчас ему около сорока лет. Он живёт в дрянной и скверной комнате на краю Петербурга. В «подполье» он находится и психологически: почти всегда один, предаётся безудержному мечтательству, мотивы и образы которого взяты из «книжек». Кроме того, безымянный герой, проявляя незаурядный ум и мужество, исследует собственное сознание, собственную душу. Цель его исповеди это «испытать: можно ли хоть с самим собой совершенно быть откровенным и не побояться всей правды?». Он считает, что умный человек 1860-х годов XIX века обречён быть «бесхарактерным». Деятельность это удел глупых, ограниченных людей. Но последнее и есть «норма», а усиленное сознание это «настоящая, полная болезнь». Ум заставляет бунтовать против открытых современной наукой законов природы, «каменная стена» которых — «несомненность» только для «тупого» непосредственного человека. Герой же «подполья» не согласен примириться с очевидностью и испытывает «чувство вины» за несовершенный миропорядок, причиняющий ему страдание. «Врёт» наука, что личность может быть сведена к рассудку, ничтожной доле «способности жить», и «расчислена» по «табличке». «Хотенье» для него это «проявление всей жизни». Вопреки «научным» выводам социализма о человеческой природе и человеческом благе он отстаивает своё право к "положительному благоразумию примешать пошлейшую глупость единственно для того, чтоб самому себе подтвердить, что люди все ещё люди, а не фортепьянные клавиши, на которых играют сами законы природы собственноручно. Герой тоскует по идеалу, способному удовлетворить его внутреннюю «широкость». Это не наслаждение, не карьера и даже не «хрустальный дворец» социалистов, отнимающий у человека самую главную из «выгод» это собственное «хотенье». Герой протестует против отождествления добра и знания, против безоговорочной веры в прогресс науки и цивилизации. Последняя «ничего не смягчает в нас», а только вырабатывает «многосторонность ощущений», так что наслаждение отыскивается и в унижении, и в «яде неудовлетворённого желания», и в чужой крови. Ведь в человеческой природе не только потребность порядка, благоденствия, счастья, но и хаоса, разрушения и страдания. «Хрустальный дворец», в котором нет места последним, несостоятелен как идеал, ибо лишает человека свободы выбора. И потому уж лучше современный «курятник», «сознательная инерция», «подполье». Но тоска по «действительности», бывало, гнала его из «угла». Одна из таких попыток подробно описана автором записок.

В двадцать четыре года он ещё служил в канцелярии и, будучи «ужасно самолюбив, мнителен и обидчив», ненавидел и презирал, «а вместе с тем и боялся» «нормальных» сослуживцев. Себя считал «трусом и рабом», как всякого «развитого и порядочного человека». Общение с людьми заменял усиленным чтением, по ночам же «развратничал» в «тёмных местах». Однажды в трактире, наблюдая за игрой на биллиарде, случайно преградил дорогу одному офицеру. Высокий и сильный, тот молча передвинул «низенького и истощённого» героя на другое место. «Подпольный» хотел было затеять «правильную», «литературную» ссору, но «предпочёл озлобленно стушеваться» из боязни, что его не примут всерьёз. Несколько лет он мечтал о мщении, много раз пытался не свернуть первым при встрече на Невском. Когда же, наконец, они «плотно стукнулись плечо о плечо», то офицер не обратил на это внимания, а герой «был в восторге»: он «поддержал достоинство, не уступил ни на шаг и публично поставил себя с ним на равной социальной ноге». Потребность человека «подполья» изредка «ринуться в общество» удовлетворяли единичные знакомые: столоначальник Сеточкин и бывший школьный товарищ Симонов. Во время визита к последнему герой узнает о готовящемся обеде в честь одного из соучеников и «входит в долю» с другими. Страх перед возможными обидами и унижениями преследует «подпольного» уже задолго до обеда: ведь «действительность» не подчиняется законам литературы, а реальные люди едва ли будут исполнять предписанные им в воображении мечтателя роли, например «полюбить» его за умственное превосходство. На обеде он пытается задеть и оскорбить товарищей. Те в ответ перестают его замечать. «Подпольный» впадает в другую крайность — публичное самоуничижение. Сотрапезники уезжают в бордель, не пригласив его с собой. Теперь, для «литературности», он обязан отомстить за перенесённый позор. С этой целью едет за всеми, но они уже разошлись по комнатам проституток. Ему предлагают Лизу. После «грубого и бесстыжего» «разврата» герой заводит с девушкой разговор. Ей двадцать лет, она мещанка из Риги и в Петербурге недавно. Угадав в ней чувствительность, он решает отыграться за перенесённое от товарищей: рисует перед Лизой живописные картины то ужасного будущего проститутки, то недоступного ей семейного счастья, войдя «в пафос до того, что у самого горловая спазма приготовлялась». И достигает «эффекта»: отвращение к своей низменной жизни доводит девушку до рыданий и судорог. Уходя, «спаситель» оставляет «заблудшей» свой адрес. Однако сквозь «литературность» в нём пробиваются подлинная жалость к Лизе и стыд за своё «плутовство». Через три дня она приходит. Сконфуженный герой цинично открывает девушке мотивы своего поведения, однако неожиданно встречает с её стороны любовь и сочувствие. Он тоже растроган: «Мне не дают… Я не могу быть… добрым!» Но вскоре устыдившись «слабости», мстительно овладевает Лизой, а для полного «торжества» — всовывает ей в руку пять рублей, как проститутке. Уходя, она незаметно оставляет деньги. Герой признается, что писал свои воспоминания со стыдом, И все же он «только доводил в жизни до крайности то», что другие «не осмеливались доводить и до половины». Он смог отказаться от пошлых целей окружающего общества, но и «подполье» — «нравственное растление». Глубокие же отношения с людьми, «живая жизнь», внушают ему страх…

Оценка и критика

В 1864 году писатель Михаил Салтыков-Щедрин в своей статье «Литературные мелочи» в журнале «Современник» писал резко отрицательно о повести Достоевского, размышляя о «дряни» и «дрянных людях» вызванными «Записками из подполья»

Литературный критик Аполлон Григорьев отнёсся очень одобрительно к этому произведению, писав Достоевскому: «Ты в этом роде и пиши». Публицист Николай Страхов воспринял «Записки из подполья» сдержанно и отрицал типичность их героя, писав что: «…автор сам чувствовал слишком большую исключительность образчика нравственного растления, который он предлагал читателям… Тем не менее нельзя не признать, что такие люди действительно существуют. Но они составляют предел нравственного растления и душевной слабости при сохранении ясности ума и сознания».

Писатель Максим Горький отрицательно отзывался о «Записках из подполья» писав что: «Он [Достоевский] чувствует себя как бы глашатаем некиих темных и враждебных человеку сил, он постоянно указывает на разрушительные стремления человека, который ищет, главным образом, полной личной свободы, требует, чтоб за ним было признано право всем пользоваться, всем наслаждаться, не подчиняясь ничему». На Первом всесоюзном съезде советских писателей о повести Достоевского Горький заявил, что «Достоевский фигурой своего героя показал, до какого подлого визга может дожить индивидуалист из среды оторвавшихся от жизни молодых людей XIX—XX столетий».

Писатель Владимир Набоков в своих "Лекциях по русской литературе отзывался о «Записках из подполья» как о «картине», которая лучше всего отражает главные темы и творческий метод Достоевского

Литературовед Михаил Бахтин писал о повести: «Человек из подполья» не только растворяет в себе все возможные твердые черты своего облика, делая их предметом рефлексии, но у него уже и нет этих черт, нет твердых определений, о нём нечего сказать, он фигурирует не как человек жизни, а как субъект сознания и мечты. И для автора он является не носителем качеств и свойств, которые были бы нейтральны к его самосознанию и могли бы завершить его; нет, видение автора направлено именно на егосамосознание и на безысходную незавершимость, дурную бесконечность этого самосознания… В исповеди «человека из подполья» нас прежде всего поражает крайняя и острая внутренняя диалогизация: в ней буквально нет ни одного монологически твердого, неразложенного слова… Весь стиль повести находится под сильнейшим, всеопределяющим влиянием чужого слова, которое или действует на речь скрыто изнутри, как в начале повести, или, как предвосхищенная реплика другого, прямо внедряется в её ткань…

Литература

• «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского в культуре Европы и Америки / Oтв.ред Е. Д. Гальцова. М., ИМЛИ РАН, 2021. — 1024 с. — ISBN 978-5-9208-0668-0
• Творчество Достоевского. 1821-1881-1921 : Сборник статей и материалов / Под ред. [и с предисл.] Л. П. Гроссмана. — Одесса : Всеукр. гос. изд-во, 1921. — 150 с
• Альтман М. С. Достоевский. По вехам имен. — Саратов: Издательство Саратовского университета, 1975. — С. 16—19. — 280 с.
• Перлина Н. М. Примечания // Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в тридцати томах / под ред. А. С. Долинина и Е. И. Кийко. — Ленинград: Наука, 1972. — Т. 2. — С. 472—474. — 528 с. — 200 000 экз.
• Рак В. Д. Примечания // Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 15 томах / под ред. Н. Ф. Будановой. — Ленинград: Наука, 1988. — Т. 2. — С. 545—548. — 592 с. — 500 000 экз.
• Записки из подполья : Повесть Ф. М. Достоевского. — Новое просм. изд. — Санкт-Петербург : Ф. Стелловский, 1866. — 146 с.